Сомнительная полночь [сборник] - Эдмунд Купер

— Тебе выбирать, Джон. Если хочешь, я покажу тебе тропические сады или, — она бросила злобный взгляд на Норвенса, — Алджис сразится с акулой на подводной арене. Он очень любит демонстрировать свою доблесть в воде… Или, может, ты хочешь пойти на танцы?

— Я уже не в том возрасте, — сказал Маркхэм с иронией. — Танцы слишком энергичное занятие. Я бы предпочел тропические сады.

— Не будем лишать Алджиса удовольствия, — быстро отреагировала Вивиан. — Джон может одолжить для танцев твоего персонального андроида.

Норвенс не слишком радостно воспринял свою отставку, но Вивиан была непреклонна. Бросив недоброжелательный взгляд на Маркхэма, он пошел в Большой Зал с Марион-А, а Вивиан с Маркхэмом направились в сады, на крышу дворца.

Там было буйство красок от изобилия экзотических цветов; кусты и фруктовые деревья купались в лучах синтетического солнца. Коснувшись кнопки, Вивиан выключила «солнце», и остался только ясный лунный свет, льющийся сквозь прозрачную крышу.

Сады казались безлюдными. Вивиан привела его к маленькому искусственному холмику, где они и уселись, посматривая на луну.

— Норвенс влюблен в тебя? — неожиданно спросил Маркхэм.

Она засмеялась:

— Как определить любовь? Мы занимались любовью раньше. Возможно, будем делать это еще.

— Просто я не хочу вмешиваться, вот и все.

— Дорогой Джон, какой ты важный. Небольшое здоровое соперничество пойдет Алджису на пользу.

— Предположим, я не хочу соперничать?

— Тогда я тебя заставлю, мой стремительный пуританин, — вот так!

Она обхватила его лицо ладонями и страстно поцеловала, но Маркхэм не ответил на поцелуй.

— Очаровательно, — раздался голос из темноты. — Вы очень добросовестно помогаете ему ориентироваться в нашем мире, мадам, но, боюсь, это весьма сложная задача.

Соломон вышел из тени и смотрел на них с доброй улыбкой. Его присутствие, казалось, не обеспокоило Вивиан, но Маркхэм опять почувствовал, что в нем закипает злость.

— Дано разрешение удалиться, — сказал он с сарказмом.

Улыбка Соломона стала еще шире:

— Спасибо, сэр. Но, может быть, дочь Президента не лишит меня удовольствия и позволит задержаться на несколько секунд?

— Разрешение дано, — сказала Вивиан ровным голосом.

Соломон официально поклонился и обратился к Маркхэму:

— Я должен извиниться, сэр, за ту часть представления, которая могла обидеть вас, особенно за печальный инцидент — смерть Сильверо.

— Честно говоря, — сказал Маркхэм, — эта часть мне как раз понравилась. Будучи старомодным, я придерживаюсь странного мнения, что непростительно выставлять чью бы то ни было личную жизнь для публичного развлечения.

Глаза Соломона заблестели.

— И тем не менее, — сказал он, — разве это не было основной функцией ваших газет в двадцатом веке? Вы должны извинить меня, если я ошибаюсь. С сожалением вынужден признать, что моя программа по истории оставляет желать лучшего.

К своему собственному удивлению, Маркхэм засмеялся:

— Вы не первый, кто напоминает мне, что величайшим искусством двадцатого века было лицемерие. Но все же я предпочитаю свой сорт лицемерия вашему.

Соломон удовлетворенно кивнул:

— Все что угодно, сэр. Время, а именно сто пятьдесят лет, наконец освободило человечество от многих старых запретов.

— И цена этому, — добавил Маркхэм, — создание целого ряда новых.

— Что приводит к мысли о неправильном устройстве, — сказал Соломон. — А это, в свою очередь, напоминает о Беглецах.

— Предмет, который вы, очевидно, хотите обсудить в первую очередь, — заметил Маркхэм. — Продолжайте.

— Спасибо, сэр. — Соломон секунду помедлил. — В свете нашей предшествующей беседы мне пришло в голову, мистер Маркхэм, что вы можете поставить себя в очень опасное положение.

— В свете нашей предшествующей беседы, — холодно сказал Маркхэм, — я склонен согласиться с вами. Но, по моему мнению, источником опасности является не человек.

Соломон медленно покачал головой, как бы укоряя упрямого ребенка:

— Опасность исходит от Беглецов. Если они достаточно умны, они попытаются использовать вас как символ. — Он улыбнулся. — Все в республике знают, что у Спасенного типичное для двадцатого века отношение к работе, сексу, культурной и экономической свободе.

— У меня также есть твердые взгляды на неограниченное использование андроидов, — добавил Маркхэм.

— Именно так. Вот почему я думаю, что Беглецы будут пытаться сделать вас своим духовным лидером.

— Вы льстите мне.

— Я не запрограммирован на лесть, сэр. Но я знаю, что вас могут использовать как боевое знамя всякие психоневротические элементы, которые хотят насильственно изменить современное состояние общества.

— Если они достаточно сильны для этого, — заметил Маркхэм, — то современное состояние общества весьма уязвимо.

Соломон заулыбался:

— Мой опыт говорит мне, что люди, как таковые, не опасны. Опасны идеалы. Беглецы могут надумать использовать вас как воплощение своего идеала.

Маркхэм зевнул:

— Лично я не чувствую себя ни боевым знаменем, ни идеалом. Я себя чувствую обычным человеком, которого раздражает большое количество ходячей механики!

— Тогда я надеюсь, сэр, что вы не подвергнете себя опасности, позволив Беглецам идеализировать себя?

— А если подвергну?

— Тогда, сэр, в вашей личности придется сделать некоторые изменения — такие, чтобы вас не слишком раздражало большое количество ходячей механики.

— Спасибо за предупреждение. Я его не забуду.

— Спасибо за беседу, сэр. Я ее не забуду.

Он повернулся к Вивиан:

— Я должен извиниться за вторжение, мадам. Разрешите удалиться?

— Конечно, — сказала Вивиан. — Я думаю, Соломон, что вы не должны оценивать мистера Маркхэма по современным меркам.

Соломон поклонился:

— Если бы я это делал, мадам, я бы уже рекомендовал Анализ.

Маркхэм посмотрел вслед андроиду. Некоторое время он молча прислушивался, потом мягко сказал:

— Итак, непогрешимый Соломон сделал первую ошибку.

— Что ты имеешь в виду?

— Он считает, что может правильно оценить результат воздействия страха на человека.

Вивиан слегка вздрогнула:

— Я бы хотела, чтоб ты не смотрел на все так уж мрачно, дорогой.

Неожиданно Маркхэм засмеялся.

— Беги или дерись, — сказал он весело. — Все та же старая дилемма.

— О чем ты говоришь? — Голос у нее был раздраженный.

— О разнице между детерминизмом и доброй волей, а также между андроидами и людьми.